Пепел

Автор: Belegaer

Pairing: SS/LM

Рейтинг: PG

Краткое содержание: то, что никому не известно пусть таковым и останется.

Disclaimer: официально заявлю авторские права на огонь в камине и холодный ветер, все остальное уже разобрали до меня.

Предупреждение: Этот фанфик в некотором смысле зеркальный к «Не в первый раз», но сюжетно с ним не связан и может рассматриваться как самостоятельный.

Завтра…

Я не знаю, что будет завтра. Может ничего. А может конец всему. Теперь это в любой день возможно. Не известно. Но лучше позаботиться сегодня. А потому этот ворох бумаги в огонь. Сжечь дотла. Я боюсь? Ничего подобного. Я ничего не боюсь. Но я не хочу проблем. То, что никому не известно пусть таковым и останется.

Проще всего было бы запихнуть эту груду в камин целиком, а потом сидеть и смотреть как по листам пергамента и бумаги бегут золотые искры, как улетают в трубу годы и имена, как распадаются пеплом чувства и воспоминания. Огонь станет жарким, разгоняя влажный холод комнаты, хотя пылать он будет не долго. А посидеть в промозглый день у камина всегда приятно. Но…

Но эта груда, похожая на кучу облетевшей листвы, моя жизнь. Я хочу хотя бы взглянуть, что именно я жгу, поэтому постепенно и последовательно, по одному листу.

Фуу… Ну и мешанина! Бумаги из министерства, деловые документы, личные послания, все вместе. И как это я ухитрился запустить свой архив до такой степени? Хотя, конечно, быть слишком методичным дурной вкус. Это недостойно истинного слизеринца. Вот Снейп такой. У него в бюро наверняка все разложено по годам, а письма аккуратно подколоты к ответам на них. Но он всегда был слишком старательным, слишком серьезным. Если хотите знать мое мнение, ему вообще место не в Слизерине, а в Рейвенкло. Может, было бы лучше, если бы он туда и попал…

Он никогда не совершает ошибок, я совершаю их всегда. И какая разница? Сейчас он оказался там же где и я. Он сжег свою жизнь, как я сейчас жгу мою. Только он делал это много раз.

Вот, кстати, письмо из Хогвартса. Подписано Дамблдором, но писал наверняка Снейп. Лично он мне давно не пишет, с тех самых пор как мы закончили школу. Занудно длинный отчет о том, как Драко закончил год. Мог просто написать – во всем второй. В квиддиче после Поттера, в учебе после Грейнджер, в… Не важно, Северус так никогда не напишет. У него слабость к Драко, он никогда не говорил об этом, но я и так вижу. Вечно порывается защищать его. От всех. От меня. Избаловал мальчишку. Но никогда не признается в этом. Мне кажется, когда я смотрю на ровные строчки, я вижу Снейпа. Как он сидит за столом в своем полутемном кабинете (ему никогда не бывает холодно). Недовольно кривит узкие губы. Губы…

У него вообще внешность небезупречная. Нос крючковатый (хотите называть его римским, пожалуйста, я остаюсь при своем мнении), скулы слишком резкие, глаза… Н-да, глаза. Черные. А когда он злится – горящие. Они у него, правда, горящие. Я раньше всегда думал, что это метафора, литературный штамп. А оказалось, правда, взгляд может обжигать. Как напалмом плеснули. И что-то внутри тебя от таких взглядов корчится с воем, судорожно бьется, а потом замирает безнадежно мертвое. Это когда он злится или не злится а…

Мерлин, я, что десять минут просидел, держа в руках письмо от декана моего сына?!! Бред! В огонь! Или нет? В нем же ничего нет такого…

Письмо Гойла – в огонь! Письмо Горинга – в огонь! Это что? В огонь! В огонь! Сколько же их накопилось за годы, письма «друзей», послания «соратников», корреспонденция «деловых партнеров». Друзья? Соратники? Партнеры? Письма похожие на прикосновение ледяной руки мертвеца. Кому придет в голову это перечитывать? Аврорам? Гм… вот только им это и может быть интересно. Зачем вообще было писать, чтобы было потом, что жечь?

Письмо Розье. Это надо было сжечь прямо в момент получения, там даже приписка есть по этому поводу, прямо так и написано «После прочтения сжечь», может быть именно, поэтому я его и не сжег. Никогда не любил нелепые игры, никогда не позволял превращать себя в пешку. Никто не смеет ничего требовать от меня. Все-таки как они смешны с этими их тайнами. Ну, хорошо, я сожгу эти глупые письма, пусть с опозданием на шестнадцать лет, но сожгу. Не буду даже разбирать, Гойл, Розье, Лестранги, Дейл, Ли, страсть какая-то у них у всех, писать о том, о чем следовало бы молчать. Здесь, наверное, есть хотя бы по одному письму от каждого из членов Черного Ордена. Впрочем, нет, не от каждого, писем Снейпа здесь нет. Он этой манией не страдал, а может, ему просто не о чем было мне писать?

А это как сюда попало? Приглашение на свадьбу. На мою свадьбу, между прочим. Почему же оно у меня, а не у того, кому адресовано? Да! Вспомнил, это же приглашение для Северуса! Я тогда никак не мог придумать, что ему написать. Четыре раза начинал. А потом попросил написать Нарциссу. Довольно глупо получилось. Она еще так улыбнулась. Но согласилась, и Снейпу ушло ее послание. А мое осталось. Значит, так и лежало среди бумаг все эти годы. Сколько уже, пятнадцать лет?

На свадьбе он был. Я был почти уверен, что он откажется… После того, что случилось в день выпуска в Хогвартсе…Но он приехал. Весь в черном как на похоронах. Стоял рядом со мной во время венчания, поздравил меня после церемонии… И все, больше не сказал ни слова, за весь день. Все время был рядом, но ни слова… Три фразы, за весь день, поздоровался, поздравил, попрощался. Все это можно было сказать за десять минут, а он проторчал рядом целый день… Идиот!

Это, кстати, был единственный раз, когда он приезжал в этот дом. Впрочем, нет, был еще один случай, но это было… совсем при других обстоятельствах. Я приглашал его, он ни разу не ответил на приглашение и ни разу не приехал. Жаль. А, может, не жаль.

Эта стопка – письма Нарциссы. Холодные, корректные, официальные. Это до свадьбы. Заговорщицкие, сообщнические – это после. В них, нет ничего опасного, для этого она слишком осторожна. Конверты аккуратно разложены по датам, перевязаны белой шелковой лентой. Это не я. Это она сама. Ей нравятся ее письма. Нравится такое прохладное элегантное выражение чувств, она называет это любовью.

Может сохранить? Я, что буду их перечитывать? А кто будет? В огонь!

Это в огонь, и это и это. Целая куча бумажек, просто бумажек, не более того. А ведь когда-то я многим рисковал, чтобы раздобыть их. Тени теней, призраки умерших приведений. Я делал копии с некоторых документов в Министерстве, они интересовали Лорда. А прежде чем предать их ему снимал копии для себя. Зачем? Что я буду с ними делать? Понятия не имею,

О, а это что? Не может быть! Неужели я ЭТО сохранил?!! Это шпаргалка. Шпора. Бомба. Как мы еще называли это в Хогватсе? Странно не помню, чтобы я подобным пользовался. Есть в этом что-то мелкое, унизительное. Гм… и почерк тоже не мой. Ну, конечно вспомнил! Это Снейп!

Почему она у меня? Это даже смешно по-своему. Потому что она для меня написана. Он всегда писал мне шпаргалки, когда я не готовился к экзамену. Редкой изобретательностью отличался человек, всегда ухитрялся мне их предать. А я никогда не брал. Как он своими горящими глазищами сверкал! Я иногда специально притворялся, что не знаю вопрос, что бы лишний раз посмотреть! Его было забавно дразнить.

Он так же смотрел на меня, когда я под утро возвращался в спальню. Никогда ничего не говорил, только смотрел. И я купался в его глазах как в пламени. Иногда я намеренно медлил, я знал, что он не спит, ждет. Я сидел где-нибудь в укромном уголке, курил, представляя себе, как разгорается черный огонь его глаз. Представляя, как он сидит на кровати, прислонившись к изголовью, неподвижно, безмолвно. Держит на коленях книгу, но не переворачивает страницы. Слушает, все время, слушает мои шаги. Временами смотрит на дверь. Сидит, слушает, смотрит. Ждет. Ждет, чтобы, когда я войду испепелить меня, своими глазами.

Так же он смотрел на меня, тогда в октябре. Был поздний вечер я сидел в кабинете, здесь в этой самой комнате. В ней большие французские окна, открывающиеся прямо на лужайку. Как он прошел через защитные заклятья? Не знаю. Какая разница? Он всегда умел преодолевать любую защиту, которую я мог установить.

Я поднял голову, а он уже стоял на фоне ночной темноты. Как рисунок пером, черный и белый. И глаза его пылали как у человека умирающего от лихорадки. Сначала мне показалось, что я брежу, я часто думал, что скажу, если он придет. Не то чтобы я планировал, что-то. Нет. Я знал, что он не придет, не сдастся первым. Не уступит. Но… все равно представлял его на пороге кабинета, или в кресле у стола или… Я всякий раз видел по-разному эту нашу встречу, иногда, мне казалось, что он накинется на меня с обвинениями, иногда, я воображал, что он сам поникнет под моими упреками. Иногда думал, что мы будем молчать, но я знал, в любом случае я увижу этот взгляд. Опять увижу, и опять буду купаться в этом огне.

Но все было совсем по-другому. Не было ни упреков, ни молчания. Не было полутемной комнаты и бликов отбрасываемых бокалом вина. Не было ничего, что я рисовал в своем воображении, думая об этой встрече.

С первой же фразы все было не так. Он сказал «У меня мало времени». Это было неожиданно, прежде у него никогда не было слишком мало времени для меня. Я едва слышал, что он говорит, слышал не слова, а голос. Дрожащий, как до предела натянутая шелковая струна. Его слова проходили сквозь меня, как свет пламени проходит сквозь лед. «Лорд умер». Я не поверил ему, тогда он дернул мою руку, больно ударив о край стола, нетерпеливо рванул рукав своей мантии, отставляя на собственной коже длинные косые ссадины. Мы смотрели на наши руки лежащие рядом на столе, на Черные метки медленно делающиеся из черных пепельными. Словно сгорающие изнутри.

- Пока об этом никто не знает… Но это не надолго, если ты аппарируешь в Министерство немедленно, у тебя есть шанс убедить их что ты был под Империо… Но только сейчас…

Он продолжал сжимать мое запястье, молча, глядя в глаза. Ожидая. Он хотел… Увидеть… услышать…Он хотел слишком многого. Я отвернулся, бросив «Подожди, мне нужно взять мантию». Но когда я вернулся в кабинет, его уже не было. Только колебалась на ставшем пронзительно холодным осеннем ветру белая ткань на окне, как саван из бесприютной могилы.

Мы никогда не говорили о том, что произошло в тот вечер, никогда не упоминали о том, что было сказано, и о чем мы промолчали. Иногда мне хотелось напомнить ему, чтобы увидеть, как полыхнут его темные очи. Прежде я, может быть, так бы и сделал. Прежде, когда мне нравилось его провоцировать. Это было забавно. Но опасно, никогда не знаешь, что он выкинет.

Как тогда, на седьмом курсе. В тот день, после которого это престало быть забавным.

Ему не следовало говорить такие вещи. Он хорошо это знал. Но… его всегда опасно было дразнить.

Он странно вел себя тогда. Мы праздновали окончание учебы, давняя традиция набраться до чертиков, так чтобы стены дрожали. Экзамены позади, все позади. Впереди – жизнь. За это стоило выпить. А потом Северус поднял тост. Он никогда этого не делал, на этих попойках, он всегда держался в тени и помалкивал. Я думаю, он не любил такие вечеринки, но если шел я, то шел и он, так было всегда.

Всегда, но не в тот день. Я не видел моей черной тени до тех пор, пока он вдруг не встал и не предложил выпить «За предательство». Он умел привлечь внимание, если хотел, все эти пьяные ничтожества замерли раскрыв рты, а он говорил. Он говорил о сладком праве забывать и изменять собственному прошлому. О друзьях, на место которых приходят новые. О том, что былое нужно отбрасывать как мусор, как старые никому не нужные письма. Он говорил, как только он умеет, мешая в одной ему известной пропорции яд и иронию, горечь и острую шутку. Он говорил ярко, темпераментно, его глаза сверкали на раскрасневшемся лице. Он был прекрасен. Он их покорил. Эти идиоты кричали ему «браво» и восторженно хлопали по плечу. Это мог бы быть звездный час Северуса Снейпа.

Но он говорил не для них. Он говорил для меня.

Я нашел его в спальне. Северус даже не обернулся, хотя знал, кто вошел. Он слишком хорошо знал мои шаги. Я был пьян и зол на него за эту сцену. Я спросил его, что он себе позволяет, какого черта он устраивает публичные сцены. Он не ответил, рядом с ним на кровати лежала газета, раскрытая на странице объявлений. Объявлений о смертях, рождениях и свадьбах и помолвках. В том числе помолвке Люциуса Малфоя и Нарциссы Леснейк.

Ну и чего он хотел? Я не мог понять. Я спросил его. Он поднял на меня свои прожигающие черные глаза и произнес, я до сих пор помню каждое слово: «Я хотел бы, Люциус, чтобы ты не был таким высокомерным самовлюбленным ублюдком. Хотя бы иногда».

Я ударил его еще прежде, чем успел осознать смысл его слов. Для того чтобы моя ярость взмыла ледяной всесокрушающей волной, хватило одного только тона, которым он произнес эти слова. Он никогда не говорил со мной так. Так, как будто ставил мне условие. Как будто предлагал мне заплатить. Будто это я принадлежал ему, а не он - мне.

У него нежная кожа, белая, с легко появляющимися синяками. А у меня… у меня на пальцах были кольца.

Он заслужил это! Заслужил, рассеченные скулы и разбитые губы.

Он не проронил ни звука. Он даже не пытался закрыть лицо. Он совсем не сопротивлялся, когда я швырнул его на кровать, когда я рвал на нем одежду. Пальцем не шевельнул, чтобы защититься. Его тело, я до сих пор помню прикосновение к нему, странное такое ощущение. Оно было одновременно напряженным и безвольным. Скованным судорогой и покорным.

Я хотел видеть его лицо, я хотел… Я хотел взять его. И я брал его тело, причиняя ему все большую боль, впечатываясь в него, как печать в воск. Я держал его в своих руках. Но Северус… Северус уходил, как вода сквозь неплотно сомкнутые пальцы. Рассвет из серого уже стал голубым, когда мое тело уже не могло больше терзать и мучить его. Тогда на смятых, запятнанных кровью простынях, я спросил «Почему?». Поцелуй окровавленных губ был, как ожог, ответ, как отречение: «Потому, что ты умеешь только брать».

Я проснулся далеко за полдень, в моей постели было пусто. Северус уехал еще утром. С тех пор мы виделись несколько раз. На моей свадьбе, на собраниях Черного Ордена. Последний раз в ту ночь в октябре. Потом много лет, очень много лет я не видел этих глаз.

Нет, я слышал о нем, конечно слышал. Я знал, что его арестовали, тогда в ту октябрьскую ночь, он даже провел какое-то время в Азкабане. Забавно, я вывернулся благодаря его предупреждению, а он по той же причине угодил в тюрьму. Потом я краем уха услышал, что он преподает в Хогвартсе. Странно он никогда не любил школу, а уж Северуса, возящегося с детьми, я и вовсе себе не представляю.

Да, я изредка слышал о нем. Но не видел много лет. Мы встретились месяц назад. Он почти не изменился. Та же неизменная черная мантия. Те же резкие черты лица. Та же язвительная речь. Все то же, только глаза…

Его глаза погасли. В них не было больше огня, они стали, как темные бездонные колодцы, в которые можно погрузиться. Навсегда. Омуты забвения. Я заговорил с ним о Лорде, о его возможном возвращении, о своих опасениях. Северус слушал меня спокойно, не перебивая, потом предложил поговорить с Дамблдором. Он бы поговорил, я знаю, он бы все сделал, чтобы помочь мне, чтобы спасти меня. Он рискнул бы, если бы понадобилось, жизнью. Да, рискнул бы, но его глаза больше не горели.

Нет, они горели, но не для меня. Я смирился бы с этой холодной пустотой в его глазах, если бы это было все, что осталось. После Черного Ордена, после Азкабана, после всех этих лет. Но почему я должен довольствоваться сгоревшими углями и пеплом, если другой может греться у пламени, которое всегда принадлежало только мне? Почему он смотрит на другого так, как прежде смотрел только на меня? Почему когда тот, другой, рискуя жизнью, несется через все поле за снитчем, почему он стискивает руки так, что оставляет синяки на собственной коже?

Только потому, что у того другого, волосы, как февральская метель? Как у меня. Только потому, что у него глаза цвета Северного моря? Как у меня. Или может быть потому, что того, другого, он дождется под утро в своей спальне? А меня нет? Теперь уже никогда – нет?

The End

- Fanfiction -