Цвета его любви

Автор: Belegaer

Фандом: опера Ж. Безе «Кармен»

Пара: Хозе/Эскамильо

Рейтинг: PG-13

Предупреждение: смерть героев

Авторские примечания: учтите, что фанфик писался именно на основе оперы Ж. Бизе, а не от новеллы П. Мериме, поэтому Хозе такой слащавый.

Действующие лица
Кармен, цыганка, работница сигарной фабрики (меццо-сопрано)
Дон Хозе, бригадир (тенор)
Эскамильо, тореадор, (баритон)
Цунига, капитан, командир Хозе (бас)
Микаэлла, невеста Хозе (сопрано)
Контрабандисты: Данкайро (тенор), Ромендадо (тенор)
Подруги Кармен: Фраскита (сопрано), Мерседес (сопрано)

Горячие люди испанцы,
питаются почитай одним перцем.

Он чувствовал, как горячо солнце накалило его волосы. Почти полдень, ни один разумный человек не стал бы стоять на солнцепеке в такое время, за это можно дорого поплатиться. Особенно если ты ничего не ел и почти не спал. Перед глазами уже мелькали черные и алые пятна, но он почти хотел, чтобы мир померк в серебряной вспышке солнечного удара, чтобы черное и алое застлали ему взгляд, и скрыли от него то, что он пришел сюда увидеть.
Молодой мужчина с длинными, давно не стриженными, пепельно-белокурыми волосами и удивительно светлой, даже под густым загаром кожей, обессилено прислонился к стене дома. Нет, глупо себя обманывать, у него в глазах темнеет не только от солнца. О, Кармен! О, проклятая цыганская ведьма! Будь ты проклята, это из-за тебя, из-за твоих черных глаз, твоего тела будь оно проклято десять раз. Из-за тебя он здесь.
Один раз она разрушила его мир, одного ее слова было достаточно, чтобы рухнуло все, что он считал своей жизнью. Но это ничего, он вновь нашел себя, он нашел возможность жить, он был счастлив. Там в горах, был счастлив… Как затмение как сонный морок в его памяти всплыли губы, которые он так любил целовать, руки так страстно ласкавшие его тело. Огромные темные глаза и этот вопрос, повторяемый непрерывно «Ты любишь меня? Любишь?» Как будто было мало того, что он все бросил, что ради тени надежды повернулся спиной ко всему, что было для него раньше дорого. Как будто нужны еще какие-то доказательства.
О, эти короткие встречи в горах, короткие по необходимости, но такие сладкие, на час, на два. У них всегда было так мало времени! Так мало, что они не считали нужным скрывать свое счастье. Тратить силы на уловки, на то чтобы скрывать страсть казалось нелепым. Их любовь была такой всепоглощающей, что даже эти грубые люди, с которыми он делил кров и хлеб, контрабандисты и бандиты признавали ее. И по первому знаку или даже без всякого знака, оставляли их наедине.
Ему нельзя было появляться в Севилье, Цунига ревнивый как демон не упустит случая отомстить. За то, что он поднял оружие на офицера, его ждет в лучшем случае тюрьма, в худшем… Неважно, все было неважно, пока он мог запускать пальцы в эти в эти чуть вьющиеся, черные как ночь волосы, срывать стоны наслаждения с этих алых губ, или мечтать о новой встрече. Лишь один или два раза в их распоряжении была вся ночь, но эти воспоминания он хранил в самой глубине своего сердца, слишком мучительно сладостны они были. Как отравленное вино их нельзя было пить помногу, лишь один глоток, лишь слабое касание, лишь изредка… Но сейчас это уже не имело значения. Сегодня – не имело. Сегодня можно было позволить себе вспоминать. И черный бархат с серебреным шитьем, царапающий его грудь, когда объятья из нежных становятся страстными, и смуглую кожу на фоне алого шелка. И боль, и наслаждение.
Но теперь все кончено, как больно, как больно. Как будто он умер и оплакивает сам себя. Как это, возможно, после всего, что он перенес ради этой любви? Презрительные усмешки товарищей, ужас и боль в глазах Микаэллы, ревнивую ярость Цуниги и висящий над ним смертный приговор. Все это казалось ему очень невысокой ценой за возможность изредка коснуться этого великолепного тела, на которое с вожделением смотрит пол-Севильи. О разве это высокая цена? Он заплатил ее не торгуясь, он заплатил бы и больше.
А ведь совсем недавно он был спокоен и счастлив, он мирно ждал новой встречи, так верно, так прочно обманутый страстными клятвами, прозвучавшими при их последнем расставании. Он может быть ничего бы и не узнал, если бы не эти шлюхи Фраскита и Мерседес. Такие же развратные как их цыганская подружка. Как больно, кажется, нет ничего, что могло бы еще усилить боль от известия об измене, но думать так ошибка, у этой пропасти нет дна, и ты никогда не можешь сказать, что испытал всю полноту страдания. Оно всегда может стать еще сильнее оттого, что кто-то с глумливым хохотом повернет в ране кинжал.
Он сам не знал, как добрался до Севильи, опомнился уже на площади, и осознал, зачем он пришел сюда. Он пришел убить Кармен. Если сейчас он увидит, как она идет через площадь, если он увидит, как она идет к Нему, ее уже ничто не спасет. Он специально встал здесь, чтобы она сразу его увидела, он знал, что она не станет скрываться от него, наоборот она сама будет искать того, кому причинила такую боль.
Наверное, от солнца и изнеможения у него действительно помутилось сознание, потому что он так и не услышал ее шагов. Она стояла перед ним как воплощение это жестокого и сладострастного города с его площадями, залитыми солнцем, безжалостно грубым как непрошенная откровенность, и темными переулками, узкими как ложе случайной любви. Она стаяла перед ним усмехаясь, уперев руки в бедра. Вот так же она стояла перед ним год назад, когда, не стесняясь никого, хотя кругом были десятки людей, ловивших каждое ее слово, она заявила ему: «Ты мой!».
С тех пор прошел год, мир успел дважды рухнуть и… И ничего не изменилось, она все так же стояла перед ним глядя на него своими бесстыдными глазами.
- Привет красавчик, значит, ты все-таки пришел. Или теперь, после того как мы с Эскамильо… Теперь ты решил сказать Цуниге «да»?
Хозе ничего не мог ответить, у него просто-напросто отнялся язык, он только смотрел на эту ведьму, не в силах ничего произнести. Впрочем, ей, похоже, ответ не требовался, она всегда умела читать все, что ей было нужно по его лицу.
- Я предупреждала тебя, предупреждала тогда год назад. Ты мой и думать забудь о ком-нибудь другом. Ты знал, чем рискуешь, когда я сказала Цуниге, что ты спишь с этим красивым матадором, знал, что этого он тебе не простит. Я чуть не померла от хохота, когда ты за саблю схватился. Что боялся, он тебя изнасилует? Это он может…
Внезапно ее лицо стало серьезным, почти мрачным.
- Я предупреждала тебя, я не позволю тебе быть с кем-нибудь кроме меня. Никто не сможет меня остановить, и меньше всего Эскамильо. Ты думаешь, мне трудно было его соблазнить? Ничуть!
О да в это он верил очень хорошо. Он знал, какой силой она обладает. Очень может быть, он и сам бы поддался магии ее голоса, темному колдовству ее глаз, подчинился бы властному зову ее тела. Может быть, если бы тогда год назад его взгляд не упал на стройную фигуру, облаченную в черное, серебряное и алое. Изящную тень, танцующую на арене танец крови и стали.
После этого он уже никогда и никого не мог полюбить, ему было нечем. Он отдал свое сердце Ему – Эскамильо. После этого уже ничто не могло его остановить, он сумел пробиться сквозь густую толпу поклонников, сумел привлечь внимание блестящего, вызывающего всеобщее восхищение матадора. Он смел бы любое препятствие, убил бы любого, кто встал на его дороге, как чуть не убил Цунигу пригрозившего разлучить его с любимым. Он уничтожил и самого себя, такого каким он был раньше, солдата и честного человека. Он стал контрабандистом, стоящим вне закона, потому что только там, в горах они могли встречаться. После первого взгляда брошенного на Эскамильо, для Хозе уже никто больше не существовал. А для Эскамильо выходит, нет…
Рука Хозе не произвольно вскинулась к груди. Он смотрел на стоящую пред ним женщину, не отрываясь, сжимая какой-то предмет, спрятанный у сердца. В его глазах мучительная боль мешалась с еще более мучительной ненавистью. А она, наслаждаясь, пила его муку как терпкое, кружащее голову вино.
- Знаешь, что я сейчас сделаю? Я пойду к нему, он ждет меня, мы договорились, встреться после представления. Сегодня ночью он будет со мной и завтра и послезавтра. И столько, сколько понадобиться, чтобы он забыл тебя, мой сладкий. Не надейся, вернуться к тебе я ему не дам, поверь, я найду способ. На тебя он больше не взглянет!
Хозе с трудом разомкнул пересохшие губы:
- Не надо! Зачем? Тебе ведь он не нужен!
- Мне нужен ты! Ты мой! А он смел, коснуться тебя! И ты позволил ему это, ты за это заплатишь, ты будешь страдать, как я страдала, когда ты был с ним. Но в отличие от тебя я сумею его удержать! Все забудь о нем, вы никогда не будете вместе!
Никогда! Никогда! Осознание этого страшного слова обрушилось на Хозе как солнечный удар. Он рванул ворот рубахи, ему просто не хватало воздуха, ему нечем было дышать в этом мире, где он никогда уже не сможет коснуться губ любимого, никогда не увидит в его глазах тот свет, который одновременно лишает сил и возносит на вершины блаженства.
Но из-под разорванного ворота высвободилось то, что он скрывал у сердца. Последний Его подарок, который Хозе упорно носил на груди, хотя тот оставлял кровоточащие порезы. Блестящий, серебрено-сверкающий клинок с черной рукоятью. Последний дар любви, последний самый болезненный поцелуй… Острый как страсть, слепящий как ненависть, холодный как ревность.
Хозе не видел движения собственной руки, он смотрел в глаза полные яростного мстительного торжества, но это и не было нужно. Его оружие само нашло свой путь, закончившийся под левой грудью Кармен. Она задохнулась, поток ненависти, изливавшийся из ее губ, прервался. Цыганка пошатнулась, бессознательно Хозе подхватил ее, они стояли так близко, близко как никогда. Он чувствовал ее тело, чувствовал, как ее кровь пропитывает их одежду, смотрел в мутнеющие глаза, ловил последние слова, которые она выдохнула прямо в его полураскрытые губы. Как самое страшное проклятие, как приговор, как клеймо, которое она выжигала на нем раз и навсегда, на всю его жизнь, сколько бы ее не осталось:
- Я люблю тебя!
Он бережно опустил бездыханное тело на раскаленную мостовую, и так и сидел, держа убитую им женщину на коленях. Не шевелясь и ничего не замечая.
Он не сопротивлялся, когда грубые руки стражников заставили его подняться на ноги, не спросил, куда его ведут, и что с ним будет. Лишь на мгновение его лицо приобрело какое-то подобие жизни, когда он услышал восторженные крики толпы со стороны цирка: «Эскамильо! Эскамильо!» и в глазах Хозе отразились черное алое и серебряное – цвета его любви.

The End

- Fanfiction -